Вдруг входят - дверь с петель - и тырк меня автоматом между
бровей:
- Ты за рабство или за свободу?
- За свободу, - говорю, - ура!
- Молодец, - говорят, - вот тебе орден. Ну-ка, сделай сорок
отжиманий от пола с прихлопом, чтоб мы поверили, что ты за свободу.
Я отжимаюсь и думаю, что запеть - "Варшавянку" или "Славься!"?
а то не разберешь в камуфле, какой они веры.
Одобрили меня, мой чай выпили, сахар прямо горстью в рот
съели, банку из-под килек вылизали, кассетник прихватили и подушку.
- За нами, - уже с порога сказали, - еще идут. Ты им сразу
кричи - Свобода! - они поймут, что мы тут были.
Хорошо, чайник мне оставили - я стал пить пустой кипяток и
думать, что это за лихоманка такая - Свобода? отродясь ее не было - и
вот пожалуйста!... А может, это пароль такой у братвы? Дверь я, однако,
тумбочкой припер.
Тут очень вежливо стучатся:
- Откройте, у нас к вам хорошие новости!
"Ага, - думаю, - это тех прямо у подъезда взяли! может, хоть
подушку вернут..."
Но оказалось - не милиция, а двое чистеньких ребяток с
акцентом - оба под потолок, в белых рубашках, в рюкзачках, глаза
ясные-ясные.
- Бог любит вас! - говорят они хором. - У него есть
удивительный, прекрасный план относительно вашей жизни! Позвольте
поговорить с вами о боге! - и прут на меня, как те с автоматом. - Вы
грешник. Доверьтесь богу! сделайте это сегодня! В чем вы грешны? Не
согрешали ли вы против человечества на оборонном заводе? Что вы
изготовляли там? покайтесь подробно!
Я во всем покаялся - и в изделии 285/К4, и в 1128/55-В, и в
проекте "Снежинка". Ребятишки все записали на диктофон, сняли меня со
вспышкой в фас и в профиль, а потом отпустили мне грехи и оставили
телефон - куда звонить и каяться, если я снова согрешу.
Проводил я их, огляделся - ну точно, будильника нет и
конфетница сгинула. Интуристы - а ничем не брезгуют!
Только я рюмки в буфете сосчитал - опять кто-то ломится; по
нахрапу судя - за второй подушкой пришли. Я пароль назвал, чтоб тотчас в
дверях не убили.
- Наш человек! - обрадовались за дверью. - Вот кто исполнит
свой гражданский долг!
Этих трое было: жирная усатая дама, паренек прыщавый и третий
- бледный, к стенке прислоненный - то ли устал, то ли колес наелся. Суют
мне целое полотенце:
- Распишитесь за Свободу! Наш кандидат - молодой, энергичный,
у него два гражданства и три судимости в разных странах, он за реформы
всей душой, но его ищут и преследуют по ложному навету, он вынужден
скрываться - устроим ему депутатскую неприкосновенность! Как только -
так он сразу деньги вкладчикам вернет!
Бледный у стенки заикал, зашевелился и руками так сделал,
словно кого-то душит; чтобы не показалось, будто я за рабство, я быстро
подписался.
- Все бы такие сознательные были! - расцвела атаманша. - А то
у вас дом - заповедник какой-то, совок на совке! да что там дом - вся
улица такая, чуть не весь город! в квартиру не пускают, кулаками машут,
про кандидата матом говорят! ох уж мне эта страна!...
- А я всех записал, - прыщавый показал из-под полы черный
блокнот, - кто что сказал и куда посылал. Всем припомним!
Кое-как я троицу спровадил и стал смотреть - нет ли потерь?
Дальше прихожей я их не пускал и лишь раз к ним спиной повернулся -
однако рожок для обуви пропал, шапка заячья исчезла и резиновые сапоги.
Тут в подъезде драка с визгом началась; я осторожно выглянул - а это они
где-то на третьем этаже добычу делят.
Я за ними не погнался - этот бледный под наркозом, пришибет не
глядя. И вообще - за Свободу надо платить!
Захотел я из буфета перепрятать все в диван, а ценности в
унитазном бачке утопить, но не успел - дверь вместе с тумбочкой плечом
отжали и ввалилось племя фараоново, народ египетский, всего - с детьми -
душ десять. Монистами трясут, юбками метут:
- Мужчина, можно тебя на два слова? Золотой, дай ручку,
пагадаю! Детки есть хотят, дай кусочек пажалуста!
Слегка остервенел я и повел себя негуманно, по-совковому. Был
у меня брус - я хотел стойку в подвале поставить - но народ оказался
верткий и проворный; понеслись хороводом с дивана на шкаф, со шкафа на
люстру, прыг-скок, все ускакали, а я с брусом остался. В доме все дыбом,
только плита и унитаз стоят насмерть - к полу приделаны - да телефон в
спешке срезать забыли.
Ну, я к телефону:
- Алло, милиция!
Пришли оттуда двое, посмотрели на разгром:
- Пишите список, что пропало. Чтоб заявленье у вас приняли -
сто рублей, чтоб дело завели - триста, чтоб до суда дошло - еще пятьсот;
у нас хозрасчетная программа "Безопасность стоит денег". А лучше сами к
ним идите выкупать, так проще. Вы им, случайно, побоев не нанесли? за
побои они впятеро берут. И вообще запомните - ни нам, ни им нельзя
сопротивляться. Зачем нервничать, если все равно ничего сделать не
можете?
От этих слов я облегченно вздохнул, как свободный человек:
- Бог дал - бог и взял! я и так проживу.
Милиционеры обрадовались, что я так конструктивно мыслю, и
ушли, взяв коврик от двери на предмет отпечатков пальцев.
Потом еще бандиты заходили - настоящие; просто увидели дверь
нараспашку - и зашли.
- У тебя что, Мамай прошел? - удивились они, ничего не найдя,
что можно унести.
- У меня Свобода, - ответил я гордо.
- Ну, тогда раздевайся - хоть тряпки возьмем, машину
протирать.
Наконец - уже к сумеркам - когти о подоконник заскрежетали;
вижу - лезет в окно Оно - обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй. Я было
уж завопить хотел, как глупый - "Звери алчные, пьявицы ненасытные, что
вы мне оставляете? то, что отнять не можете - воздух!" - но вовремя
опомнился и закричал пароль. Оно чем-то кивнуло и от радости еще гуще
позеленело:
- Умница! а другие сразу шваброй норовят и гантелями
кидаются... Ну, говори - веруешь ли в меня?
Я на колени бухнулся и лбом об пол:
- Верую! верую, матушка-государыня Свобода! верую, что скоплю
стартовый капитал! верую, что честно преуспею! верую в твой порядок и
справедливость! только живым отпусти!!...
Так, говорят, меня и нашли потом - голого в голой квартире без
дверей, неистово молящегося на пустое окно без штор.
Очнулся я уже в палате, на игле.
- А где Свобода? - шепотом спросил я у врача, заглядывая с
ужасом под койку - вдруг там сидит, притаилась?. - Она же в самом деле
есть, я ее видел, вот как вас вижу... такая зеленая, с когтями,
страшная...
- Успокойтесь, - ответил мне ласковый доктор, - мы вас
вылечим.
Тридцать уколов сюда, двадцать туда, кило таблеток - я
понемногу перестал бояться заходить за угол и засыпать в темноте. Доктор
уверяет - через полгода-год мне перестанут мерещиться юноша с черным
блокнотом и зеленые щупальца. Я слушаю доктора и согласно киваю. Доктору
не надо знать, что у меня на стенке нарисовано Оно, и что я Ему молюсь.
